Союзное движение 17 марта

— Уважаемый Бронислав Александрович, почти вся ваша служба прошла в Вооруженных Силах СССР. 

Сегодня среди определенной части российского общества стало едва ли не признаком хорошего тона огульно чернить наше прошлое, особенно — советский период истории. Достается и Советской армии, той, которую в популярной песне называли «непобедимая и легендарная». Какой же была наша армия?

Я служил в Вооруженных силах 42 года. Командовал взводом, ротой, полком,  дивизией, армией, был начальником штаба Ленинградского военного округа, занимал должности начальника Главного оперативного управления Генерального штаба и первого заместителя начальника Генерального штаба. И все эти годы я, мои подчиненные, начальники самого высокого ранга — все мы были абсолютно уверены в том, что, если потребуется, Вооруженные силы Советского Союза способны выполнить те задачи, которые поставлены перед ними, способны защитить рубежи страны, независимость народа в любой момент и в любой ситуации.

— А есть ли такая уверенность сегодня?

— Часто бываю среди коллег и задаю им такой же вопрос: скажи, пожалуйста, ты уверен в том, что, если потребуется сегодня, если возникнет какой-то серьезный региональный конфликт, способны ли Вооруженные силы защитить рубежи страны, не допустить вторжения? Такой уверенности у большинства руководителей моего ранга, на мой взгляд, к сожалению, нет. И это нас, ветеранов, очень беспокоит.

— Но ведь и Советскую армию много критикуют…

— Критикуют те, кто плохо знает или плохо помнит, какой она была. Мы четко представляли себе, что одна только сухопутная группировка наших войск в Германии такова, что держит в напряжении все войска НАТО в Европе. А ведь войска дислоцировались еще и в Венгрии, Чехословакии, Польше, это не учитывая сил и средств внутри округов. Войска были боеготовые, укомплектованные, обученные, обеспеченные новейшей техникой и вооружением, с хорошо отлаженной системой управления. Шанса победить Варшавский договор в военном столкновении у НАТО не было никогда. И никакого применения ядерного оружия для разгрома противника нам не требовалось.

Неслучайно была прописана четкая политическая линия: никогда не применять ядерное оружие первыми. Сегодня у нас нет такого потенциала в сфере обычных вооружений, и правильно, что нынешняя военная доктрина предусматривает возможность принять решение о применении ядерного оружия при возникновении серьезных угроз для России.

— Однако, как нас уверяют, армию нужно было сокращать. Чиновников в РФ, правда, стало в два раза больше, чем в СССР…

— Армию, конечно, нужно было сокращать, но что получается на деле? Увольняем офицеров, ломаем все структуры, которые являются обеспечивающими, не понимая того, что без этих структур воевать нельзя. В результате из хорошего большого мы получили что-то маленькое и непонятное.

— Бывший министр финансов Кудрин все денег на армию жалел. Сегодня, когда он отчетливо проявил себя как «оранжевый» деятель, стала понятна и его политика в отношении Вооруженных сил.

— В лучшем случае, это можно оценить как непонимание первостепенной задачи, а в худшем — это действия, будем так говорить, с какого-то другого голоса. Поздно будет вкладывать деньги в армию завтра, если завтра начнется война. Надо вкладывать сегодня, чтобы мы могли защитить Родину.

— Вспомним историю: в 1812 году Наполеон, притом что раньше других драпанул в Париж, тем не менее, создал такие условия, что из России вышло около двух тысяч офицеров — от лейтенанта до генерала и почти 15 тысяч унтер-офицеров. То есть Наполеон сохранил костяк командных кадров, что позволило ему быстро восстановить армию и уже в 1813 году дать сражение объединенным силам союзников под Лейпцигом в так называемой «Битве народов». С ним еще два года пришлось воевать.

— Правильно, а теперь вы вспоминайте, как выводили наши группы войск из бывших соцстран.

— Это было похоже на бегство.

— Я до сих пор не могу понять, каким словом это можно назвать. Вывод войск, особенно нашей основной группировки в ГДР, был осуществлен, мягко говоря, неорганизованно. С мнением специалистов Генштаба в Кремле считаться тогда не хотели. Немцы готовы были пойти на огромнейшие уступки — даже на то, чтобы оставить часть нашей группировки в восточных районах Германии на длительное время. Даже американцы против этого не возражали. Мы до сих пор могли бы там присутствовать. Нам шли навстречу и в экономическом плане, выходили с конкретными предложениями. Но Горбачев на все эти предложения никак не отреагировал. Он все сдал. Я говорил, какие там были первоклассные дивизии, а их вместе с техникой выводили куда-то за Урал, в лес… И там бросали практически на произвол судьбы. А ведь оборудованных военных городков на территории России было достаточно, чтобы выводимые войска минимально обеспечить.

— А сейчас — срыв оборонзаказа. Вы понимаете, вообще, что происходит? Как это может быть сорван гособоронзаказ?

— Мне кажется, что срыв оборонзаказа — это какой-то политический момент. И мне бы не хотелось его комментировать.

— Следствие какой-то политической борьбы…

— Да. Я вот не могу понять, как так? Если, скажем, министерство обороны цена не устраивает, то министерство обороны — министр конкретно, как мне представляется, докладывает Верховному Главнокомандующему: не буду и не могу размещать заказы, потому что их стоимость превышает ту, которую мои аналитики рассчитали. А министерство молчит. Значит, в нашу армию вооружение не поступает, зато поступает в вооруженные силы наших вероятных противников. Ну, как это расценивать? Есть же Верховный Главнокомандующий, который должен твердо сказать промышленникам: или вы за такую вот цену будете поставлять технику вооруженным силам России, или завтра отберем у вас лицензии. Кто-то же должен принять решение. Ну, нельзя дальше терпеть такое положение.

— Собственно говоря, есть ли у власти более важная задача, чем укреплять обороноспособность государства, боеспособность и боеготовность своих вооруженных сил?

— Вооруженные силы, армия и существуют для того, чтобы выполнить задачи, которые исторически ставятся перед вооруженными силами любого государства — защитить суверенитет и государственную целостность. Кстати, в нашей Конституции сказано: «Защита Отечества является священным долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации». А гражданами являются и президент, и председатель правительства, и депутаты Госдумы…

— Киссинджер сказал: глупец тот, кто не слышит барабанов войны.

— Это правильная постановка вопроса. Наши государственные руководители обязаны прогнозировать возможное развитие ситуации на 10 — 15 лет вперед.

— Очень похоже, что эти вопросы встанут раньше…

— И руководство страны, и руководство Вооруженных сил не отрицают опасностей, которые возникают то в одном, то в другом регионе мира. Внешнеполитическая ситуация сегодня такова, что стали говорить о войне на юге. Не исключаю, что пройдет какое-то время и будут говорить о войне на востоке, на юго-востоке. И ведь мы уже проходили это. После вооруженного конфликта на острове Даманский за 15 лет на востоке была создана мощная военная группировка. Сейчас эта группировка сильно ослаблена, да и усилить ее в случае необходимости практически нечем, до Урала больше войск нет.

— Что мешает?

— Причин много.Сошлюсь на один пример. В наше время главным органом, который, будем так говорить, занимался вопросами защиты Отечества, был Совет обороны. В него в обязательном порядке входили министр обороны, начальник Генерального штаба и все главкомы видов вооруженных сил. Все документы по обороноспособности страны, которые выносились на Совет обороны, разрабатывались в Генеральном штабе.

В Совет входили председатель правительства, председатель КГБ, министр иностранных дел — в общем, солидная организация. И когда решался вопрос, связанный с обороноспособностью государства, его решали профессионалы. Сегодня в Совете безопасности нет ни одного профессионального военного! Министра обороны, при всем уважении, военным профессионалом назвать не могу. И поэтому мне кажется, что у нас нет сегодня такого органа, который вплотную мог бы заняться защитой военных интересов государства.

— Ну, не будем заострять…

— Не могу не заострять! У нынешнего Совета безопасности очень широкий круг задач: и экономическая безопасность, и экологическая, и ядерная и т.д. Но мы только что говорили, что святая святых — это военная безопасность. Так кто же этой безопасностью в нашем Совете занимается?

— Выходит, и спросить не с кого?

— Чем хороша была наша старая структура? Она строилась на высочайшей ответственности. Я всегда вспоминаю своего учителя маршала Сергея Федоровича Ахромеева. Бывало, он собирал нас и говорил: знаете что, ведь от нас с вами зависит, что дальше будет с Вооруженными силами, и с каждого история рано или поздно спросит. С кого сегодня спросит история?

Я не участник реформирования ни страны, ни Вооруженных сил, и считаю, что не дело армии вмешиваться во внутриполитические процессы. Но душа болит, потому что всего себя отдал службе в армии. Закончил 10 классов, надел погоны и снял их в 60 лет. Государство меня учило: я закончил академию имени Фрунзе, закончил академию Генерального штаба, — государство доверяло мне ответственные должности, и ответственность я должен был нести большую. И мы не уходили от ответственности.

Сейчас очень многие считают себя профессионалами в военной области. У нас, мол, есть ядерное оружие и, если мы неспособны будем решить задачу силами общего назначения, то мы решим эту задачу возможным применением ядерного вооружения. Это очень опасный путь. С момента создания ядерных сил они являлись и являются сдерживающим фактором, который не позволял противостоящей стороне даже пытаться применить это оружие против нас. Надо четко понимать: если в современных условиях ты применишь ядерное оружие, то немедленно получишь такой же ответ. Если мы хотим развязать ядерную бойню, где вообще не будет ни побежденных, ни победителей, — тогда да, применяй. Но считаю, что и у наших руководителей, и у руководителей других мировых держав хватит разума воздержаться от применения ядерного оружия. Поэтому надо исходить из того, что в государстве должны быть вооруженные силы, которые способны общими силами — сухопутными, военно-воздушными, морскими группировками — защитить интересы страны, то есть выполнить ту задачу, ради которой они и содержатся. Но получается так: расходуем много средств, а что имеем на выходе? Шила в мешке не утаишь, и если говорить о сравнении советских Вооруженных сил с нынешней российской армией, то тут, извините, сравнивать пока нечего. Увы!

— То есть, произошло снижения общего уровня выучки войск? Какая тут главная причина?

— Оно и не могло не произойти. Ведь как растет зрелость офицера? Генералом никто не рождается. Ваш покорный слуга девять лет откомандовал взводом и ротой. Девять годков, значит, бегал за солдатиками. Но командуешь ротой — постиг роту, командуешь батальоном — постиг батальон и т.д. Сегодня, похоже, такого понятия, как взвод и рота в том понимании, какое было раньше, нет вообще. А ведь для того, чтобы «дозреть» до уровня, который позволяет мыслить оперативно, надо покомандовать полком, побыть начальником штаба дивизии, покомандовать дивизией, армией… Сейчас дивизии нет, армии — тоже. Армейские управления, не знаю сколько, еще остались.

— И это несмотря на широко разрекламированную реформу Вооруженных сил? Хотя некоторые государственные деятели уже успели сделать громкие заявления о том, что, дескать, все «реформации» завершены успешно. Правда, однажды начальник Генерального штаба генерал Макаров признался, что реформы были не совсем хорошо продуманы…

— Само слово «реформа» предполагает такие мероприятия, которые значительно улучшат ту или иную структуру. Я так понимаю: руководство и страны, и Вооруженных сил хотело сделать что-то лучшее, чем было. Но вначале четко планируется, когда начать реформу, когда закончить, по каким этапам она должна проходить и что в конце мы должны иметь.

Генерал Макаров достаточно долго служит в Вооруженных силах, он настоящий военный профессионал, значит, должен знать, что ожидалось получить в результате реформы. Ну, не может реформа идти 20 лет подряд, бесконечных реформ не бывает. На вопрос — что мы хотим получить в результате реформы? — сейчас для меня ответа конкретного нет.

Реформа, к великому сожалению, свелась к тому, чтобы беспощадно сократили офицерский состав. Очень долго офицерский состав обманывали самым настоящим образом, а офицеры — люди обязательные, они привыкли, что, если ему старший руководитель что-то пообещал, то он это обязательно сделает. Обещания идут, практических дел — нет. Естественно, среди офицерского состава и по сей день существует недовольство службой, потому что нет четкого понимания того, что ждет человека в конце службы и как пойдет эта служба.

— Но сейчас офицерам существенно подняли зарплату.

— И зарплату подняли, и пенсии. В конце концов, руководство страны и Вооруженных сил прозрело. Если бы они не сделали и этого шага, деградация офицерского корпуса продолжилась бы. Когда-то моя зарплата — денежное содержание по-военному, скажем, и лейтенанта, и генерал-полковника давала мне возможность жить достойно.

— Существует сейчас еще и система премиальных.

— Я категорически против любых премиальных денег. Представьте себе: вам дали премию, а мне нет. При всех прочих равных условиях. И я задаюсь вопросом: почему? У нас когда-то был один принцип поощрения: хорошо закончил проверку офицер — вот тебе ценный подарок: часы, электробритва, приемник. Кого-то награждали орденами, медалями. Кому-то присваивали внеочередное воинское звание. Сильные были стимулы. Но — моральные. А премиальные? Сегодня часто срабатывает фактор субъективизма, что вносит раскол в офицерский коллектив, соответственно, и общее отношение к службе не улучшается.

Или взять квартирный вопрос. К 2010 году обещали обеспечить всех офицеров жильем, к 11-му обещали, к 12-му обещали, но я уверен, что и к 15-му не выполнят эти обещания. А где строит дома министерство обороны или их покупает? Да там, где никто не хочет жить. Понастроят домов, а там нет ни школ, ни детских садов, и никто туда не едет. Квартиры пустуют годами. Это разве решение вопроса?

— Но ведь структурные изменения все-таки произошли. Вместо дивизий появились бригады. Вот только техника и вооружение остались, преимущественно, старые. Естественно, боевые возможности новых формирований существенно снизились, а задачи остались не менее сложными.

— По-моему, когда принимали решение о расформировании дивизий и создании бригад, на вопросы, о которых вы говорите, никто не обращал никакого внимания. Просто механически сделали так. Одной из причин называлось то, что дивизия — чересчур большой военный организм, ею сложно управлять, бригада более мобильна, значит, легче управляема и т.д. Так ведь управлять сложно любым коллективом, этому надо постоянно учиться. Бригада, конечно, больше полка, но и по огневым возможностям, и по маневру значительно уступает дивизии.

Дивизия — это такая структура, которая была испытана огромным опытом войн, особенно — Великой Отечественной. Наша дивизия имела возможность применять тактическое ядерное оружие. Это была единица, способная самостоятельно вести бой в течение трех-четырех дней, обеспечивая себя материальными средствами. Она могла вести бой на двух-трех самостоятельных направлениях, полк — на одном. А бригаду не разделить.

Я три года командовал полнокровной дивизией. И четко себе представлял, что, получив боевой сигнал, дивизия выйдет туда, куда ей будет приказано, и в течение трех-четырех суток будет вести бой. Части были обучены действовать в любой обстановке, днем и ночью, используя возимый комплект горючего, боеприпасов и других материальных средств. Ведь в ходе боевых действий требуется подать боеприпасы, горючее, увезти раненых, заправить технику. Кто будет это делать сегодня? В бригаде таких средств нет. Да и в целом в Вооруженных силах они практически ликвидированы.

— Что, армейского тыла нет? Как же воевать?

— Боеприпасов и горючего бригаде хватит не больше, чем на двое суток. Кто подвезет припасы, не знаю. Через двое суток бригада перестанет воевать.

— Кому подчиняются бригады?

— В большинстве своем, по моим данным,бригады напрямую подчиняются командующему войсками округа.

— Но будет ли такая система дееспособной? Как командующий округом может управлять каждой бригадой?

— Видимо, управляет… Не знаю, какова схема управления. Но не зря говорят, что новое — это хорошо забытое старое. В моем родном Ленинградском военном округе возрождают армейское управление, которое ранее существовало наряду с двумя корпусными, и все наши 12 дивизий входили то ли в состав армии, то ли в состав корпуса. Потом все эти дивизии были расформированы, даже та, которая дислоцировалась на норвежской границе, что проходит по северу, по Кольскому полуострову. Сделали там бригаду. А Норвегия — член НАТО. И уж коль мы заговорили об управлении, то давно известно, что самое обученное и хорошо вооруженное войско, если оно неуправляемо, на поле боя превращается в толпу. В наше время большое значение придавалось управлению войсками. Начиная с батальона, проводились командно-штабные тренировки. Командир должен чувствовать своих подчиненных, подчиненные должны понимать командира. И так — до самих верхов, до Генерального штаба. Думаю, что сейчас и понятия такого, как командно-штабная тренировка, не осталось.

— После пятидневной операции в Грузии в 2008 году, где, вроде бы, наши войска проявили себя неплохо, вдруг объявили, что войска не соответствовали в ходе этой войны своим задачам, поэтому нам нужна военная реформа.

— Война с Грузией — это очень громко сказано. Конфликт! Реформа шла и до того. Но именно этот конфликт показал военным, что не в ту сторону они реформу ведут.

— Говорят, тогда Генштаб по мобильным телефонам с войсками общался.

— Была потеряна оперативность управления, и на самом верху опоздали с принятием решения — это раз. Кинулись, а управлять нечем — это два. Все существующие на тот момент средства связи были или подавлены, или не способны выполнять задачи. И правильно вы говорите, началось управление по мобильным телефонам. Конечно, это не может никому понравиться, и надо было сделать какие-то выводы. Но один вывод я делаю уже сегодня: люди воевали так, как их научили. Они не щадили себя, они выполняли боевые задачи, не жалея своей жизни, а для того, чтобы выполнять эти задачи с меньшими потерями, нужно умно ими руководить, — вот этого и не хватило. Реформирование надо было начинать, основываясь на таких выводах, и руководить реформой должны настоящие военные профессионалы, в том числе и военный министр обороны.

— Но в других странах на должность министра обороны назначают и штатских, в той же Америке, например. В чем разница?

— Разница в одном — исторически сложилось так, что в России министерством обороны руководил военный министр. В Соединенных Штатах Америки исторически сложилось по-другому. Да, у них министр обороны — гражданский человек, но он и не вникает в суть военного строительства, развития и вооружения армии, для этого существует комитет начальников штабов, возглавляемый председателем. Это военные профессионалы высочайшей пробы, а министр занимается политикой — решением вопросов финансирования вооруженных сил и не более того. У нас разве так? У нас разве начальник Генерального штаба руководит Вооруженными силами? А Генеральный штаб — это мощь, это средоточие разумных, подготовленных людей, которые постоянно отслеживают и анализируют ситуацию, контролируют развитие Вооруженных сил. Если бы сегодня дело было поставлено так, то, может быть, и реформа шла иначе.

Штатский министр, будь он хоть семи пядей во лбу, не знает основополагающих принципов жизни, быта, строительства и перспектив развития Вооруженных сил, и не может этого знать. Жуков, Малиновский, Гречко, Устинов и все другие министры — это были военные люди, выросшие с низов и хорошо знавшие, чем живут Вооруженные силы.

— Что происходит с системой военного образования?

— Наше подражание западным образцам в плане подготовки офицерского состава, особенно американским, сломало всю систему отечественного военного образования. Не может не профессионал возглавлять подготовку кадров для Вооруженных Сил. У нас главное управление кадров возглавлял заместитель министра обороны, член коллегии министерства обороны, человек, который лет 35-40 служил в войсках. Он знал, как надо готовить офицеров, и, исходя из этого, выстраивал систему подготовки кадров. Сейчас подготовкой военных кадров руководит женщина…

— То есть, и здесь наворотят дел, а потом придется опять возвращаться к прошлому.

— Уже наворотили. Система подготовки кадров для Вооруженных сил нарушена. У нас доходит до того, что заканчивают лейтенанты военное училище, а им места найти не могут. Приходят в войска, им вместо офицерских должностей предлагают сержантские. Для меня — это трагедия. Что же это за дела такие?! Вы сначала просчитайте, сколько нужно офицеров, каких категорий. Столько и готовьте.

В свое время мы гордились своим военным образованием. Бывая по долгу службы за рубежом в Канаде, Англии, Швеции и других странах, я всюду слышал только восхищение системой подготовки офицерских кадров Советской армии. Нашу систему считали лучшей в мире. За границей мы никогда не чувствовали себя ущербными. Наоборот, всегда знали, что наших знаний достаточно, чтобы с честью представлять российских офицеров в любом коллективе.

— Стоило ли вводить систему контрактной службы, идти на огромные дополнительные расходы, если наша армия и до того была процентов на 30 профессиональная: офицеры, прапорщики, сверхсрочники — это ведь всё контрактники. И здесь — бездумное подражание Западу, как и переход на бригадную систему?

— Да, армия на 30-35% состояла из профессионалов. Первый же серьезный конфликт все вернет на круги своя. Не приживется бригадная система, не приживется…

— Опять придется платить большой кровью?..

— Что тут сказать? Трудно объяснить нашим руководители, что этой системой мы не решаем главной задачи и, мне представляется, что очень скоро будут возвращаться снова к дивизионной системе. История не простит нам сегодняшних решений, не простит.

— Ощущение такое, что все идет к войне. Дадут ли нам время на эту военную «перестройку»? Восемь лет мирного развития дадут? Только к 2020 году нам обещают все — и перевооружение, и современную технику.

— Так ведь нам уже пять лет это обещают. Давайте вернемся к выступлениям наших руководителей и там найдем: к 2013 году поставить 70% новой техники. Сейчас эти же 70% хотят поставить уже к 2020-му.

— Чем же руководствуются разработчики реформы?

— Я не знаю, чем они руководствуются. Основным разработчиком военной реформы должен быть Генеральный штаб при активной поддержке Верховного Главнокомандующего и правительства. Повторяю, главную роль в реформе должен играть Генеральный штаб, и к его мнению должны прислушиваться. У нас получается наоборот. Все, кто угодно, кто не несет никакой ответственности, участвуют в принятии решений по военной реформе.

— Как-то даже некорректно сравнивать Вооруженные силы России с объединенными силами НАТО — сравнение, конечно, будет явно не в нашу пользу. Может ли противовесом НАТО стать ОДКБ, как вы считаете?

— ОДКБ надо развивать. Надо, чтобы в эту организацию входили вооруженные группировки от каждой страны, способные выполнять поставленные перед ними задачи. Если формально есть такое объединение, то оно должно быть наполнено конкретными войсками. К великому сожалению, сегодня войск, которые бы решили какую-то серьезную задачу, в ОДКБ нет, а у НАТО есть. ОДКБ — это не Варшавский Договор с его мощными группировками.

— Но вот недавно в связи с сирийскими событиями в одной американской газете появилась публикация, автор которой, журналист и военный аналитик, утверждает, что Россия готова к мировой войне, если она начнется на юго-востоке. Как вы прокомментируете этот вывод?

— Я не могу комментировать этого автора, так как не знаю, что он взял за основу, говоря о готовности России к мировой войне. Но скажу: если будет совершена агрессия против России, то Россия, естественно, готова ли она или нет, защищать свою территорию будет. Она будет воевать. Но для этого надо наращивать боевую мощь армии и флота.

Силы общего назначения в России чрезвычайно слабы. И надо развивать все их составляющие: и сухопутную группировку, и военно-морскую, и военно-воздушную. Сейчас много говорят о том, что время проведения крупных сухопутных операций прошло. Что сейчас применение высокоточного оружия — это главное, и в этом плане возрастает в разы роль военно-воздушных сил. Я не возражаю. Действительно, можно вывести из строя пункты управления, какие-то стратегические объекты, заводы и т.д., но если территория остается в руках того государства, против которого воюешь, то надо сначала разбить его группировку или хотя бы выбросить ее за границы своего государства. Одной авиацией этого не сделать, сколько ни бросай высокоточного оружия.

Меня удивляют некоторые решения, которые принимаются нашим военным руководством, в том числе, и руководством Генерального штаба, и Главного штаба ВВС. Например: давайте всю авиацию поставим на нескольких крупных авиационных базах. Это притом что мы только что говорили о наличии высокоточного оружия у наших вероятных противников. Еще опыт Великой Отечественной войны показал, что в особый период авиация с основных аэродромов базирования должна перелетать на аэродромы рассредоточения, где должны быть подготовлены взлетные полосы, запасы горючего, боеприпасов. В этом случае с развязыванием агрессии какая-то часть авиации останется боеготовой. В наше время именно с этим расчетом мы развивали аэродромную сеть. А если всю авиацию сосредоточить на трех-четырех базах, то, вне всякого сомнения, именно по этим базам ударят, и кто тогда полетит?

— В общем, куда ни кинь, везде клин!

— Сегодня о войне заговорили даже наши противники. Больно и обидно будет, если опять прольется много русской крови. Армия должна быть способна выполнить те задачи, ради которых и существует. По большому счету, армия предназначена для одной единственной цели — защиты любыми способами территориальной целостности государства от посягательств внешнего врага. Если она не готова к этому, значит, впустую деньги тратим. Ну, скажите, есть в этом логика? Сегодня наши Вооруженные силы, на мой взгляд, не способны полностью решить эту главную задачу — защитить рубежи страны.

Беседу вели Валерий Панов и Алексей Тимофеев

Фото Валерия Виноградова

Специально для Столетия

Движение за возрождение отечественной науки