Валентин Вацев, доктор философских наук,
профессор Пловдивского университета

Центральное событие последнего времени, имеющее огромное значение не только для России, — это заявление российского руководства о намерении создать Евразийский союз.

И даже еще на этом первом, подготовительном этапе показательна реакция Запада – тревога, возмущение, гнев, открытые угрозы ( как смеют эти варвары!), настойчивые попытки СМИ внушить мировому сообществу, что евразийство – это очередная «русская тоталитарная ересь). Тревога Запада приняла такие масштабы, что недавно зам.главного редактора Таймс, ( а мы помним, что именно сильные мира сего говорят через Таймс) серьезно предложил, чтобы «Россия была срочно принята в Европу, дабы не развращать мир опасными идеями БРИКС».

На первый взгляд, евразийство – это просто идеология и действительно, пока что она ничего другого не представляет.

Но действия в идеологии никогда не бывают «просто идеологией». Очевидно потому в тот день, когда хоронили Л.Брежнева у меня было ясное чувство, что не только этот человек пережил свою идеологию, но и весь мир социализма уходит, потому что идеологически смертельно болен. И действительно – битву за строительство Царства Божьего на земле сменила мечта о мире, где есть «сорок видов колбасы». В Болгарии происходило то же самое.

Великие события всегда проявляются, прежде всего, «на экране идеологии», великие поражения и победы происходят всегда сначала « в царстве идей».

Идеологическая основа государственно-политической жизни имеет фундаментальное значение – этот старый и уже надоевший тезис раскрывает свой истинный смысл, если мы вспомним, что «идея» означает не просто набор объяснений и оправданий прошлых и будущих действий.

Основополагающее значение идеи происходит от того, что «идея» означает не просто субъективно-психологическое состояние, а представляет действенную, жизненную модель и матрицу существования бытия – в том числе и власти, ее государственной формы ( потому Э.Кант утверждает, что « принцип власти совпадает с принципом реальности»).

Вероятно, это имеет в виду Д.Фридман ( США), когда совершенно основательно утверждает, что если основополагающий принцип – « мы американский народ, заявляем, что люди рождаются равными и свободными и т.д.» – то получается политическая реальность ( « политическое тело») определенного типа; если принцип « пролетарии всех стран, соединяйтесь» , — тогда создается политическая реальность, ( а соответственно и «тело») другого типа. Если идея « свобода-равенство –братство», — возникает следующая политическая реальность, но если провозглашается идея – « приобретайте материальные блага, обогащайтесь и потребляйте на здоровье», — тогда получается просто Европейский Союз, который может быть чем угодно, но не политической реальностью. Причина очевидно проста – потребление (кредо либеральной Европы) не может быть идейно-политической матрицей.

Ретроспективно можем выделить исторически несколько различных идейно-политических матриц русской государственности.

Матрица, из которой сегодня как будто бы выходит Российское государство, проистекает из полностью несостоятельного представления перестройщиков-февралистов о том, что «обогащение само по себе» может быть государственнообразующей идеей.

Предыдущая государственнообразующая идея, (действовавшая с 1917 по 1991г.), — «пролетарии всех стран, соединяйтесь» осталась в прошлом со всеми своими достоинствами и недостатками.

Еще дальше в истории мы видим классическую имперскую триаду « православие-самодержавие- народность», которая действовала весь 19 век и вполне отвечала своему времени.

«Еразийский шаг» нынешнего руководства России может остаться «просто идеологией», но, как уже было сказано, идеология никогда не является « просто идеологией». Евразийство сегодня – это знак оздоровительного отделения от либерализма, от либерализма вообще и от наиболее агрессивного и разрушительного русского либерализма в частности. Это может стать решительным шагом по пути исторического Возрождения Русской государственности.

После краха колбасы ( во всех ее 40 ипостасях) как государственнообразующей идеологии и после обретения желаемой ясности по вопросу, возможно ли построить Брайтон-бич в отдельно взятой России, сегодня страна имеет шанс вернуться к себе через истину о себе, при этом – и это особенно важно – истину о России скажет не кто-то, а она сама.

«Государство» — это не набор экономических ресурсов, институций, социальных групп и индивидов, это не механическая конструкция, построенная по формуле « люди плюс власть». Государство – это, прежде всего, политический организм, воплощающий единую коллективную политическую волю. И как всякая воля и она рождает свои образы о себе и о мире, свои смысловые горизонты, свою динамику и свои структуры. В этом смысле государство в классификации Гегеля соответствует не уровню механики, физики или химии, а самому высокому уровню – самоорганизующейся сложности живого организма. Он воспроизводит себя и свои структуры через свои образы (путем так называемого «аутопоэзиса», см., например, исследования Н.Луман). Поэтому далеко не безразлично, что общество думает о себе, через какие образы государственность образуется и воспроизводит себя.

Российское государство и общество находятся в бедственном положении, говорю об этом с сожалением, но это ясно видят не только друзья России, но и ее недоброжелатели, которые не хотят упустить свой исторический шанс.

Вероятно, не случайно, З.Бжезинский (напомню, что этот самый откровенный политический стратег неоднократно открыто заявлял, что « мы воюем в сущности не против коммунизма, а против России»), в последнее время сделал открытие, что если все предыдущие эпохи не давали возможность осуществить некое геополитическое « окончательное решение», то 21 век, по его мнению, дает именно такую возможность.

Беда России заключается в том, что и общество, и государство думают о себе и воспринимают себя через образы, которые не они сами создали. Именно потому Россия, что бы она ни сделала, не может выбраться из капкана интерпретаций, избавиться от негативного образа, который создан ее онтологическими врагами – в духовной вселенной Запада Россия — это метафора «подсознания», а западный человек боится своего подсознания, он знает, что там обитает враждебная сила, Враг…

Конечно, с точки зрения русских либералов, у России нет врагов, есть « только проблемы». Но если из теории выпадет понятие враг, тогда распадется не что иное, как само политическое сознание, распадется политическая воля, распадется безвозвратно и ее собственное тело – государство, она превратится в кучу хлама, часть которого можно выбросить, а другая может быть украдена или продана.

Проблема в том, что все действия России сегодня априори интерпретирована теми силами, которые не принадлежат России и не зависят от нее. Русская либеральная интеллигенция провозглашает цель, достойную реализации — заставить мир полюбить Россию, при этом она знает, что эта цель недостижима.

Но давайте обратимся к Англии – в списке ее проблем автоинтерпретация никогда не стояла. Английская самооценка никогда не зависела от того, кто любит Англию, кому она нравится, — она заставляет ( и при этом успешно) уважать себя, и никого там не волнует, любят ли их в мире. Англия желает не любви, а того, чтобы с ней считались, она хочет вызвать не трепет любви, а трепет от страха. Русские же либералы хотят совсем иного.

Два десятилетия назад в России как будто бы победили духовные наследники Чаадаева, те, кто серьезно задаются вопросом, « как возможно существование страны размером с континент». Но кантианские трансцедентальные вопросы ( как возможно то или это), обращенные к собственной государственности, равно как и к своей вере, к собственному бытию вообще, имеют огромную разрушительную силу. Так, безусловная уверенность в собственной самобытности подменяется холодной силлогистикой, природная уверенность в себе ( воля к жизни, сказал бы Ницше) – колебливой силлогистичной опосредованностью, — а это эрозия основополагающих опор государственности, потому что нет силлогизма, который может обосновать государственность.

На требование к России доказать право на свое существование следует ответить вопросом – « а кто это требует?».На интеллигентское перманентное стенание « Боженька, почему мы такие?» следует отвечать презрительным молчанием.

Попробуйте задать французу вопрос: « Как возможно существование Франции?» Ответом будет убийственное и гордое непонимание. Это так, потому что политическая воля, лежащая в основе любой здоровой государственности, не терпит либерального драматизирования. Напротив, чтобы построить государство, политическая Воля как substantia prima рассматривает себя свободной от проблем. Так создаются политические миры, а отказ от такой беспроблемности ведет к интеллигентским спазмам и всхлипываниям – « как страшно жить»…

Потому либеральный интеллигент в нашей части света ( говорю о России, но и Болгария — часть этого же света) стоит ниже и парижского клошара, и нью-йоркского бомжа. Да, они не согласны с Системой и даже чувствуют себя ее жертвами. Но они согласны с Миром, т.е. с горизонтами и смыслами, в которые поставлены от рождения. Либеральный интеллигент, однако, даже если примирится с Системой, будет глубоко враждебен смыслу и горизонтам Воли, которая создает русскую государственность, он будет продолжать думать, что « родиться в России – это наказание».

В России наблюдается, если использовать терминологию Канта, кризис трансцедентальной способности к воображению, т.е. кризис самого способа, которым Россия создает свой собственный образ, воображает себя.

Это неблагополучие лежит не на поверхности « формы» ( т.е. в сфере политико-государственных институтов и правовых норм), а в глубинах политической субстанции; оно кроется на том глубинном уровне, где она (политическая субстанция, т.е.воля) создает свое собственное представление о себе, творит собственные генеративные идеи, через которые решает вопрос о своем воспроизводстве.

Политическая воля, которая, повторюсь, — действительная субстанция любой государственности ( прежде любых институтов, нормативности и структурности) воспроизводит себя через свои собственные генеративные модели – и это везде так, везде, где можно говорить о Государственности в каком-либо смысле.

Генеративные модели различных видов государственности на Западе имплицитно предполагают силлогические матрицы, принципы Аристотеля, т.е. инструментарий, разработанный в ходе западноевропейской истории и особенно после Великой схизмы, официально состоявшейся на перевале между первым и вторым тысячелетием.

Разум, понимаемый как структура Духа, заложен как господствующая сила, канализирующая западноевропейскую политическую волю. Другими словами, Западноевропейское государство, благоденствующее или в кризисе, свободное или уродливо-диктаторское, начинается еще на уровне своей «материи» с неким представлением о Разуме.

Это, безусловно, вполне нормально. Но именно потому, что западноевропейское представление о Разуме ( и, естественно, о так называемом Политическом разуме) – результат секуляризированного западноевропейского представления о Боге, все возможные формы Русской государственности ( прошлые, настоящие и будущие) в глазах Западноевропейского разума будут страдать глубоким и неисправимым иррационализмом.

Истинная беда не в этом, беда, когда русский человек ( и особенно русский политик) соглашается с этим. Сегодня в России множество политиков, которые гневаются на свою страну потому, что она не живет по формулам Веберовой формальной рациональности, не вдохновляется силлогистикой Аристотеля, не знает наследство св. Фомы. Но это привнесенное отношение с запада на восток, это ужас маркиза де Кюстена, внедренный в сознание русского государственного чиновника.

В сущности, причины этой политической автоиммунной реакции не являются загадочными и непреодолимыми. Западный политический разум, как мы отмечали, есть результат секуляризации, это секуляризованный вариант Святой Троицы, только внутренне структурированный и организованный. Западный разум ( разум Латинян) – это результат секуляризации Троицы, которой перед этим – и это ключевой момент — внедрено, « привито» давно забытое, но все еще действующее filioque.

Конечно же, для современного человека ( для Homo Modernus, близкого родственника Homo Oeconomicus) проблематика вокруг filioque это « поповщина и фидеизм» или, попросту говоря, тоска зеленая. Но вопрос о порядке расположения между лицами Святой Троицы ( или его отсутствии) не просто богословский вопрос, а вопрос, касающийся природы и организации Мира, включительно и политического мира.

В Русском политическом разуме ( как и в болгарском) нет никакого filioque, и это естественно, так как его нет и в светском сознании людей, сформированных в условиях внешне атеистической, но по существу крипто-православной культуры.

Потому западный человек (и политик) не может себе представить, как возможно, чтобы политическое действие было логичным, но бессмысленным, или наоборот, — имеет огромный смысл, оставаясь глубоко, радикально нелогичным. Для нашего мира это естественно – мы знаем изначально, что Смысл проистекает не от Логоса, а « откуда-то еще». Мы можем и объяснить, как, откуда и почему, но Запад не слушает, перестал слушать уже очень давно…

Православный мир не удивляется животворящей мистике Смысла и Логоса, неслитым воедино, но все же нераздельным – этого Латиняне так и не могут понять в Византизме. Это продолжается, начиная с Флорентийской унии и до сих пор.

Борцы за filioque ( даже если они и не знают этого слова) сегодня учат Россию уму разуму, а она благосклонно принимает эту науку, не думая о том, что подмена генеративной модели в процессе самовоспроизводства прекращает процессы аутопоэзиса и приводит к уродствам или историко-политическому бесплодию. Как раз то, что мы и имеем. Огромная проблема русского либерального интеллигента, который добрался до Большой политики, – как под русско-византийский-платонов Логос запихнуть западноевропейский Фаустовский Разум? Конечно же, эта задача невыполнима, и предчувствие этой невозможности навевает в душу русского либерала чувство онтологического ужаса.

От Гегеля известно, что Идея и Действительность окончательно отождествятся и таким образом история должна остановиться в момент, когда Действительность станет идеальной, а Идея станет полностью действительной. Именно это имел в виду 20 лет назад один юморист из США ( с японскими корнями). Фукуяме привиделся конец истории, потому что, с точки зрения Западноевропейского разума, он должен наступить, когда Идея и Действительность станут неразличимы – так ведь предписано Гегелем…

А это дало возможность великолепному французскому философу Бодрияру написать целую книгу об Америке, в которой исследуется именно эта гипотеза – как американские идеи становятся все более действительными и американская действительность – все более идеальной. Книга тягостная, навевающая мрачные предчувствия и нечто очень плохое, которое неотвратимо приближается…

То, что политкорректный француз не договорил, раскрывает британец И.Уо. В одном своем программно звучащем романе он описывает совпадение Действительности и Идеи как торжественное, роскошное кладбище.

Миру, в котором тождество идеи и действительности заложено телеологически, противостоит наш мир – мир славно-православной цивилизации. Мир, в котором Идея никогда не бывает полностью действительной, а Действительность не может стать абсолютно идеальной. В нашем мире мы шутим: « В жизни все должно происходить медленно и неправильно», но зато именно в этом мире фонтанирует живая жизнь, история никогда не останавливается, а Жизнь торжествует в бескрайнем многообразии своих форм. Это мир не Заката, а вечного Утра, в котором никогда ничего полностью не готово и несовершенно, и в котором единственно бескрайнее – это стремление к совершенству.

Так Западному миру, миру Разума, совпадающего с самим собой, наша цивилизация противопоставляет творческий политический Логос.

Идея строго деполитизированного православия ( уранополизм) фактически насаждена искусственно в православный мир по понятным историческим причинам — распад Византийской государственности, а позднее победное шествие европейского Просвещения и Модерна.

Сегодня Православие располагает всеми преимуществами наиболее сохранившегося и аутентичного христианства; преимуществами необходимыми и достаточными для осмысления и определения роли новой русской государственности в современной эпохе.

Задача воссоздания Русской государственности не сводится к формально-юридическим проблемам сегодняшнего Российского государства, к экономическим проблемам, она целиком лежит в сфере политической государственнообразующей Воле.

Отдавая себе отчет, насколько сильно ницшеанское звучание некоторых моих тезисов, хочу завершить цитатой другого автора, который как-то не современен и в известной мере подзабыт. Но он «из наших», и он утверждает, что плоть немощна, а дух силен. Верю, что это утверждение, во-первых, следует воспринимать буквально, а во-вторых, помнить, что оно касается не только людей, но и их государств.

Российский институт стратегических исследований (РИСИ)