Союзное движение 17 марта

Президент Российской Федерации отметил свой юбилей. 60 лет жизни — срок серьезный, не всякий мужчина в России в условиях проводимых последние тринадцать лет под руководством Путина либерально-рыночных реформ доживает до пенсионного возраста, так что, Владимира Владимировича можно поздравить. В официальных поздравлениях подчиненных и зависимых от власти бизнесменов и «властителей дум», умных речах на круглых столах маститых околокремлевских политологов, откровенно подобострастных комментариях  в печати и на телевидении и на сей раз недостатка не было. Как и в предыдущие дни рождения«национального лидера». Все, вроде, как всегда и даже ещё лучше. Но, если наблюдать за последними действиями юбиляра, появляется стойкое, ранее почти ни у кого не возникавшее ощущение: Путин безумно устал. Не постарел, не физически одряхлел — отнюдь! Находится в прекрасной для своего возраста форме, а именно устал. Устал от власти и груза ответственности. Устал политически — и уже по этой причине психологически.

Путинская политика типично бонапартистского лавирования имела шансы на успех в «нулевые» годы, поскольку опиралась не только на высокие цены на нефть, но и — прежде всего! — на поддержку быстро набиравшей силу и наконец-то четко и детально осознавшей свои классовые интересы русской буржуазии. Будучи заинтересованной в социальной стабильности, понимаемой ею исключительно как «незыблемость итогов приватизации», сохранении отечественных и завоевании зарубежных — хотя бы в пределах постсоветского экономического пространства — рынков, доморощенная буржуазия сделала ставку на бонапартистский курс Путина. Разумеется, когда мы употребляем термин «бонапартизм», речь не идет об абсолютном сходстве образа действий Путина, генерала Бонапарта или столь любимого нынешним российским президентом царского премьера Столыпиная. Как заметил, характеризуя столыпинскую политику столетней давности, известный советский исследователь Арон Яковлевич Аврех, «что касается классического бонапартизма, то с точки зрения марксизма суть его состоит в лавировании между буржуазией ипролетариатом. В этом смысле российский бонапартизм не был классическим, поскольку лавировал он между буржуазией и помещиками, поэтому В.И. Ленин, рассуждая о бонапартизме Столыпина, сравнивал его с бисмарковскимбонапартизмом, говорил о перенимании приемов бонапартизма…» Вот это самое «перенимание приемов бонапартизма» как раз и характерно для путинской политики лавирования между интересами различных социальных сил, вплоть до демагогической апелляции к уральским рабочим.

Другое дело, что как и в случае с Петром Аркадьевичем Столыпиным, успешное «перенимание приемов бонапартизма» имеет свой предел. Ныне, в условиях нарастания экономического кризиса, нестабильности еврозоны и серьезных проблем в экономике и политике континентального Китая — основных внешнеторговых партнеров российских капиталистов, путинские методы выглядят не столь эффективно и начинают напоминать политику Столыпина на излете его карьеры, после мартовского, 1911 года, кризиса в отношениях с Государственной Думой и Государственным Советом по поводу земств в шести западных губерниях и последовавшего вслед за тем прошения царю об отставке. «Отошла первая полоса контрреволюционной эпохи, когда перепуганный насмерть движением масс купец с восторгом и умилением взирал на Столыпина, — писал сто лет назад Владмир Ильич Ленин. — Началась вторая полоса, полоса рабочего подъема, «общественного» оживления и купцовского либерализма». Основанное на угодничестве перед Путиным поведение либеральной элиты по образцу «ранних нулевых» начинает вызывать ныне крайнее раздражение, стойкое неприятие и глубокое разочарование не только среди широких масс населения, в первую очередь, крупных городов — среды, где либералы традиционно пользуются серьезной поддержкой, но и в собственно буржуазных кругов, в том числе, и в среде крупнейших собственников. Отсюда, как следствие, появление такого явления как «феномен Навального». Налицо расширение и углубление конфликта между наиболее вестернизированой частью отечественной буржуазии и обслуживающих ее интересы социальных групп и путинской бюрократией, защищающей, помимо своих собственных, узко групповых интересов, более широкие, долгосрочные интересы русской буржуазии в целом. Защищающей, разумеется, так, как она их понимает, и так, как она умеет.

Как и тогда, ныне Россия переживает не затянувшийся конституционный кризис, как полагают либеральные идеологи и та часть левых, что послушно идет в фарватере либеральных требований замены Путина на Медведева путём борьбы «за честные выборы», а приближается к кризису революционному. В этой ситуации шансы на успех бонапартистского курса существенно ниже.  Политическое бессилие и идейная несостоятельность как «оппозиционных» либералов, так и охранителей из правительственного лагеря, их неспособность уловить потребности времени и идти в ногу с  изменившимися общественными настроениями — вот в чем на самом деле причина «усталости Путина». Слабость и искусственность российской буржуазии, созданной правящей бюрократией посредством ваучерной приватизации и залоговых аукционов, её экономическая и политическая зависимость от исполнительной власти и полицейского аппарата, тесные связи с активно участвующими в бизнесе — напрямую или через родственников и доверенных лиц — чиновниками в погонах и без оных требуют проведения лишь такой «модернизации», осуществления только таких «либеральных реформ», которые полностью сохранят всемогущество и привилегии нынешней административной верхушки. Стало быть, как и во времена Столыпина, путинская политика ныне не столько предотвращает социалистическую революцию, сколько усиливает все и без того уже существующие противоречия в развитии нашей страны, пытаясь сохранить пресловутую «стабильность», вносит в сознание социально активной части граждан ощущение топтания на месте, разочарование в «либерально-реформаторских» обещаниях властей и, как следствие, раздражение против того, в ком они — справедливо или не совсем — видят главный тормоз преобразований. То есть против Путина.

Тем самым нынешняя российская дей ствительность в очередной  раз блестяще подтверждает диагноз Владимира Ильича Ленина: «Наши так называемые «высшие» классы, общественно-политические «верхи» не могут управлять Россией по-прежнему, несмотря на то, что все основы устройства и управления России всецело ими определены и в их интересах налажены. А «низы» полны желанием изменить это управление. Совпадение этой невозможности для «верхов» вести государственные дела по-старому и этого обостренного нежелания «низов» мириться с таким ведением как раз и составляет то, что называется (немного, положим, неточно) политическим кризисом в общенациональном масштабе. Нарастание на наших глазах этого кризиса — факт и факт едва ли не бесспорный… контрреволюционная система исчерпала себя, исчерпала свои социальные силы. Обстоятельства сложились так, что никакая реформа в современной России невозможна…Реформистских возможностей в современной России нет».

Именно этого никак не могут или — скорее — не хотят понять либеральные критики «путинского авторитаризма». Именно это понимает сам Путина, человек опытный и весьма неглупый, прекрасно разбирающийся в том, как функционирует механизм современного российского буржуазного государства. В отличие от явлинских, немцовых и навальных, погрязших в процессе, который Ленин метко охарактеризовал как «конкуренция одинаково беспринципных партий», Путин прекрасно отдает себе отчет в том, что в ситуации опасности для интересов всего класса русской буржуазии, повторится сценарий столетней давности, когда «все оттенки либеральной буржуазии, от октябристов вплоть до кадетов, были обращены взорами к начальству» и поворачивались «спиной» демократии — с тех пор, как наша революция приняла действительно народный характер, т.е. стала демократической по составу ее активных участников. Столыпинский период русской контрреволюции тем и характеризуется, что либеральная буржуазия отворачивалась от демократии, что Столыпин мог поэтому обращаться за содействием, за сочувствием, за советом то к одному, то к другому представителю этой буржуазии».   Технология обращения с социально близкими классами и группами, применяемая нынешней властью, за прошедший век особых изменений, как мы видим, не претерпела. Говоря словами Ленина, «царизм привлекал буржуазию на совещания, когда революция еще казалась силой — и постепенно отбрасывал прочь, пинком солдатского сапога, всех вождей буржуазии, когда революция переставала оказывать давление снизу»…

Однако, Путину, в отличие от Столыпина, сложнее: он уже знает исторический итог применения столыпинских методов. 1917 год был подготовлен не в последнюю очередь деятельностью премьера-вешателя, который «дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата, или — идти в рабство… под идейным и политическим руководством» русских либералов. Примеряя на себя столыпинскую мантию, Путин не может забыть и об обстоятельствах заката карьеры своего кумира, и о том, что за ними последовало. Усталость президента в подобном контексте символизирует усталость всей существующей в России системы власти. Системы власти, которая может  сохраняться лишь благодаря тому, что на данный момент в качестве основной альтернативы Путину рассматриваются явлинские да навальные. Как думается,  такое положение вещей — ненадолго.

 Соловейчик Владимир   http://www.rabkor.ru/authored/14008.html#