Союзное движение 17 марта

РИЖСКИЙ ОМОН: ПРЕДАННЫЕ РОДИНОЙ

В 1990 г. несколько десятков офицеров советской тогда еще милиции, честно и до конца стоявшие на страже Конституции агонизировавшей сверхдержавы, думали, что им есть куда отступать. Но «великой и могучей» Родины, на верность которой они присягали, в одночасье не стало. Закон вдруг оказался на стороне тех, кто еще совсем недавно его попирал. А демократические власти новой России от них, «неудобного» рижского ОМОНа, поспешили откреститься, попросту списав этих людей со счета. Справедливость, как водится, все же восторжествовала, но для этого понадобились годы.

Между молотом и наковальней
Шел 1988 год. Самым зримым «достижением» набиравшей обороты перестройки стал небывалый рост преступности, принимавшей все более организованный и угрожающий характер. С целью противодействия криминалу в столице советской Латвии Риге, как и в других городах тогдашнего СССР, на базе республиканского МВД создавался отряд милиции особого назначения. Спецподразделение, в состав которого вошли 120 молодых, но уже достаточно опытных сотрудников правоохранительных органов, было сформировано в кратчайшие сроки. На должность командира рижского ОМОНа назначили ветерана афганской войны майора милиции Чеслава Млынника, его заместителем стал капитан милиции Сергей Парфенов. Отряд подчинялся Министерству внутренних дел СССР и его республиканскому управлению в Латвии.
Задачи, которые стояли перед милицейским спецподразделением, заключались в борьбе с бандитизмом и спекуляцией дефицитными товарами, а также в пресечении уличных беспорядков. Со всем этим, кстати, омоновцы справлялись отлично, и спустя несколько месяцев уже один только вид принадлежавшей отряду машины отбивал у рижских правонарушителей всякое желание совершать что-либо противозаконное. Правда, порой милиционерам приходилось действовать достаточно жестко. Об одном из таких эпизодов вспоминает бывший боец отряда:
«Однажды взяли нелегального торговца с тремя ящиками водки и провели с ним воспитательную работу. Отвезли его на берег Даугавы, где сначала заставили «продезинфицировать» конфискованным спиртным нашу машину, а потом, как был, одетого отправили в заплыв. Направление показывали автоматными трассерами. Бедняга, конечно, натерпелся, но зато больше не спекулировал».
Впоследствии именно подобные случаи позволили пришедшим к власти латышским националистам обвинять сотрудников рижского ОМОНа в превышении служебных полномочий. Но как иначе можно было в той непростой политической обстановке предотвратить неминуемый криминальный взрыв? Иных вариантов никто предложить не мог . Новая латвийская национальная элита тогда была озабочена другим: власть союзного центра ослабевала с каждым днем, и удельные князьки старались не пропустить момент, вовремя подхватить выпущенные умирающим государством из рук бразды правления.
Большая политика обходила рижских омоновцев стороной вплоть до мая 1990 года. Состоявшиеся весной выборы в Верховный Совет Латвийской ССР принесли полную победу националистическому Народному фронту, члены которого получили 2/3 мест в законодательном органе республики. Имея конституционное большинство, народнофронтовцы могли вносить любые изменения в конституцию, чем и не преминули воспользоваться. На одном из первых заседаний парламента при поддержке 135 депутатов, то есть двух третей списочного состава ВС, была принята декларация о восстановлении суверенитета Латвии. В Кремле латышский демарш, конечно же, признали незаконным, но в самой республике обстановка обострилась еще больше. Отряд милиции под командованием майора Чеслава Млынника, вопреки всему продолжавший выполнять стоявшие перед ним задачи, был для Народного фронта словно кость в горле. Тем паче, что сотрудники рижского ОМОНа наотрез отказались присягать новым властям, заявив, что будут защищать действующую конституцию и выполнять только приказы министра внутренних дел СССР. Началась травля.

«Коммуно-фашистский» ОМОН
Именно так благодаря стараниям «свободных» прессы и телевидения рижских милиционеров в то время называли чуть ли не на каждом углу. Многие вскормленные перестройкой акулы пера вместе с пережитками «тоталитарной журналистики» легко расставались даже с последними остатками человеческой порядочности, не говоря уже о профессиональной этике. А пришедшим к власти латвийским сепаратистам нужен был образ врага, и они нашли его в лице парней из непокорного ОМОНа.
Первым втравить офицеров во внутриреспубликанские политические разборки попытался глава МВД Латвии Бруно Штейнбрик. 15 мая 1990 года он отдал милицейскому спецназу приказ разогнать демонстрацию сторонников Интерфронта, протестовавших против декларации о независимости Латвии. Сменивший его на министерском посту Алоиз Вазнис в нарушение действовавшего союзного законодательства 15 августа издал приказ о деполитизации всей системы органов внутренних дел республики, который омоновцы выполнять отказались. В своей книге мемуаров «Информация к размышлению» бывший министр внутренних дел так описывает события тех дней:
«Политработник ОМОНа Андрей Чецкий, бывший сотрудник ГРУ, заявил мне, что отряд будет исполнять только такие мои приказы, которые не противоречат Конституции СССР и ЛССР и которые они сочтут правильными. Тогда я сказал, что такое подразделение Латвии не нужно, и позвонил по телефону ВЧ (всесоюзный чрезвычайный) министру внутренних дел СССР Вадиму Бакатину. Разъяснил ему ситуацию, предложил вывести подразделение ОМОНа из Латвии или вообще его расформировать. Бакатин согласился, что при таких обстоятельствах ОМОН надо расформировывать. Но он уехал в срочную зарубежную командировку, а приказ номер 367 от 2 октября 1990 года о временной передаче ОМОНа в подчинение 42-й дивизии ВВ СССР подписал замминистра Шилов. Впрочем, 42-я дивизия была дислоцирована и в Латвии, и в Литве, и омоновцы остались в Риге».
Очередная попытка латвийских сепаратистов избавиться от строптивого ОМОНа с треском провалилась. С этого момента официальная Рига характеризовала любые действия «черных беретов» как попытки помешать восстановлению государственной независимости Латвии. Путем нехитрых политических манипуляций и при активной поддержке «четвертой власти» вчерашних борцов с преступностью превратили в самых настоящих «врагов латышского народа».
Принятие Верховным Советом Латвии декларации о независимости привело к тому, что более чем на год республика погрузилась в хаос. Часть местной милиции, которая примкнула к Народному фронту, вместе с боевыми отрядами латышских националистов пыталась повсеместно насаждать законы самопровозглашенного государства. Все это, как и следовало ожидать, привело к стычкам между ОМОНом и вооруженными формированиями. Подчиненные майора Млынника неоднократно разоружали в Риге группировки городских боевиков, устраивали рейды против новоявленных таможен латышей на границе с РСФСР.
Руководство Латвии продолжало давить на Москву с требованиями «урезонить» омоновцев, мешавших окончательно развернуться представителям новой национальной элиты. При этом в ход шли любые средства: клевета, лжесвидетельства, подтасовка фактов, шантаж. Проиллюстрировать вышесказанное можно словами из книги того же Алоиза Вазниса:
«С Пуго у меня был конфликт, как раз из-за ОМОНа. Из Задвинья в сторону Вантового моста ехала машина оперативной части МВД с сотрудниками в штатском. Когда они были недалеко от Дома печати, то увидели, что на земле лежит человек, и омоновцы избивают его ногами. Остановив автомобиль, они стали фотографировать сцену. Заметив это, омоновцы кинулись вдогонку за микроавтобусом. Открыли огонь из автоматов, попали по колесам, вытащили из машины сотрудников, засветили пленку, избили людей и порвали их служебные удостоверения, да еще и с издевательской репликой – мол, Вазнис выпишет новые. Немедля я позвонил Борису Пуго. Рассказал ему об этом случае и потребовал, чтобы он призвал ОМОН к порядку. Пуго ответил, что ОМОН охраняет имущество компартии, и вообще у него имеется совершенно иная информация обо всех этих событиях. В таком случае, сказал я, если он руководствуется информацией не от министра республики, а из какого-то другого источника, мне с ним говорить не о чем, – и положил трубку. Так в наших отношениях произошло короткое замыкание».
С наступлением нового, 1991, года обстановка в Риге накалилась еще больше. Стремительное развитие событий напоминало сход снежной лавины. 2 января бойцы рижского ОМОНа берут под охрану незаконно национализированное латвийской стороной издательство ЦК КП Латвии, то есть то самое «имущество компартии», о котором говорил Пуго. Реакция следует незамедлительно: 17 января министр Вазнис издает приказ, разрешающий сотрудникам правоохранительного ведомства Латвии при охране объектов применять оружие «на поражение», недвусмысленно намекая при этом на успешную операцию подчиненных Чеслава Млынника. Ночью 20 января машины ОМОНа, проезжающие рядом со зданием МВД, обстреливают неизвестные. В ответ пятнадцать «черных беретов» буквально берут министерство на абордаж, разоружив при этом около сотни охраняющих его боевиков Народного фронта. Погибают пятеро рижан. Чьи пули их сразили в потемках – неизвестно. Прекрасно понимая, к каким последствиям может привести ночной бой в городе, милиционеры под огнем отступают к своему штабу, ощетинившемуся кольцом бетонных блоков, дзотов и штабелей мешков с песком. Потерь у ОМОНа нет.

«Жандармы» всея Прибалтики
К весне 1991 года уже все три прибалтийские республики в одностороннем порядке провозгласили независимость. Еще 11 марта 1990 года Верховный Совет Литвы принял акт «О восстановлении независимости Литовского государств», отменяющий действие на территории республики Конституции СССР. В Эстонии 3 марта 1991 года был проведен референдум о независимости республики. Союзный центр выказывал полнейшее бессилие в борьбе с вялотекущим балтийским сепаратизмом.
В той ситуации, которая сложилась в регионе, единственной, по сути, ударной силой действовавшего закона оставался только рижский ОМОН. О несгибаемом духе «черных беретов» ходили слухи, которые нагоняли на удельных князьков почти мистический ужас. Передававшиеся из уст в уста, обраставшие откровенной ложью рассказы о «головорезах Млынника, не останавливающихся ни перед чем ради выполнения приказов Москвы», подхватили и растиражировали газетчики. Искусственно нагнетавшаяся истерия привела к тому, что любой выход отряда из места постоянной дислокации заставлял власти самопровозглашенных суверенных государств чуть ли ни поднимать «в ружье» все имевшиеся в их распоряжении силы. Вспоминает бывший подполковник транспортной милиции Хенн Каск, назначенный весной 1991 года командиром вновь созданного спецподразделения эстонской полиции:
«Министр внутренних дел вызвал нас и сообщил, что рижский ОМОН прошел через погранпункты Мурати и Лухамаа, разоружив кое-кого из наших людей. Надо показать силу, взять ситуацию под контроль. Люди в спецподразделении были крепкими, экипированы, как десантники, с автоматами. Все отлично подготовлены, да и впечатление производили должное. В Тарту нам придали пополнение из состава группы быстрого реагирования. Прихватили с собой и отряд дорожной полиции.
Встречные шоферы сообщили, что рижский ОМОН движется нам навстречу. Их колонна состоит из семи-восьми милицейских машин. Я разместил своих людей, расставил машины. Молодых срочнослужащих пограничников на всякий случай отправили в лес, опасаясь, что на погранпункте завяжется бой. Поперек дороги уложили бревна так, что машины могли ехать лишь след в след.
Вскоре появилась головная машина ОМОНа, потом стала видна и вся колонна. Зрелище вполне устрашающее. Омоновцы были настроены агрессивно, их хладнокровие в деле известно. В первой машине были шофер и телеведущий Александр Невзоров, непрерывно снимавший все на пленку. Колонна не остановилась, прямиком двинулась в сторону Пскова. Мы ехали за ней. Доехав до Лухамаа, узнали, что омоновцы проехали мимо, скрывшись за холмом. Они не остановились, очевидно, потому, что заметили вооруженных бойцов нашего спецподразделения. Кстати, наши были экипированы точно так же, как и омоновцы. Мы остались ждать вторую колонну. Вскоре появилась и она: впереди черная «Волга» с заместителем командира рижского ОМОНа Парфеновым. Замкомандира был в гражданском темном костюме.
Мои люди были укрыты за автомашинами, каждый имел по четыре запасных рожка автоматных патронов. Были и два снайпера. Возле погранпункта колонна остановилась. Я решил выйти на переговоры. Оружие оставил и по диагонали двинулся к черной «Волге», предупредив своих, чтобы, если меня пристрелят, открывали огонь по колонне и разнесли ее. Я прикинул, что дверцы у омоновских машин узкие, значит, выскакивать из них люди смогут только по одному. Вооружены омоновцы были мощно – кроме автоматов, имели пулеметы, гранатометы, гранаты. Зато у нас была более выгодная позиция: колонна обстреливалась с обеих сторон.
Я двинулся к черной «Волге» медленно, пряча страх. Поздоровался. Мне вежливо ответили приветствием. Спрашиваю: «Как дела?» Отвечают: «Ничего. А как у вас?» Я – в свою очередь: «Тоже ничего. Куда путь держите?» Взмах руки в сторону Пскова. Говорю: «Доброго пути!» После этого колонна тронулась с места. Омоновцы, вероятно, увидели, что находятся в тисках с двух сторон и не имеют никаких шансов. Машины двинулись на Псков. Кстати, они нас и в Ригу в гости звали. Нам удалось успокоить омоновцев, одно это уже было хорошо. Если бы дошло до стрельбы, бой был бы жестокий.
В четыре часа ночи к нам прибыл премьер-министр Эдгар Сависаар. Он поблагодарил меня за то, что мы сумели без единого выстрела повернуть всю ситуацию в пользу Эстонии».
Развязка наступила 19 августа 1991 года. В Москве захватил власть кремлевский ГКЧП во главе с вице-президентом Геннадием Янаевым. Председатель Верховного Совета Латвии Анатолий Горбунов озвучил заявление парламента и Совета министров республики о захвате власти в СССР неконституционно созданным комитетом. Одновременно с этим министр-путчист Борис Пуго, выйдя на прямую связь с Чеславом Млынником, поставил перед рижским ОМОНом задачу: восстановить советский правопорядок в столице Латвии. Приказы офицеры не обсуждали. За двое суток омоновцы разоружили батальон латышских ополченцев, заняли столичный телеграф и здание МВД. Без сопротивления и людских жертв.
Напуганное московской заварухой руководство Латвии скрывалось в подвальном бункере бомбоубежища. 20 августа, в буквальном смысле слова из-под земли, прозвучало обращение Верховного Совета к сотрудникам милиции и других силовых ведомств. Депутаты требовали не оказывать содействия лицам и формированиям, выступавшим от имени ГКЧП, выполнять исключительно законы и постановления СМ и ВС Латвии. Но реально в тот момент вся полнота власти в Риге принадлежала отряду милиции специального назначения. В течение трех суток бойцы ОМОНа организовывали и несли на улицах Риги службу: патрулировали, поддерживали общественный порядок, охраняли телецентр, Дом печати, прокуратуру, другие объекты государственной важности.
Попытка государственного переворота в союзной столице потерпела фиаско, покончил жизнь самоубийством министр Пуго. А в городе на берегу Рижского залива несколько десятков милиционеров еще несколько дней добросовестно выполняли отданный приказ.
Даже когда отряд вернулся в свои казармы, латвийские власти по-прежнему продолжали опасаться омоновцев и в срочном порядке требовали от Кремля немедленного вывода спецподразделения на территорию России. Председатель Верховного Совета Латвии, премьер-министр, латвийский Совет безопасности даже опубликовали совместное заявление об их отказе привлечь к суду рижских омоновцев, если те покинут без боя суверенную республику. Истинную цену этих обещаний показало время.

Предательство
Договоренность о передислокации рижского ОМОНа с Москвой все же была достигнута. Некоторые из бойцов отряда решили остаться в Латвии, большинство же приняли приглашение российской стороны. Слава о «черных беретах» как о профессионалах своего дела и людях, знающих, что такое долг, летела впереди них. Потому и посыпались, словно из рога изобилия, предложения о работе в ЮАР, Японии, Канаде. Но ребята отказались от этих заманчивых перспектив, предпочтя заморским странам российскую Сибирь. Причин тому было несколько, и одна из главных – занимавший тогда пост главы администрации Тюмени Геннадий Райков оказался единственным, кто согласился принять отряд полностью. А дробить подразделение, вернее то, что от него осталось, ни Млынник, ни Парфенов не хотели.
1 сентября в Риге приземлились российские Илы-76, которые и увезли омоновцев подальше отсюда в сибирскую Тюмень. Подчиненные майора Млынника стали одними из первых изгоев признанной уже к тому времени суверенной Латвии. Передислокацией отряда руководил сам командир. К новому месту службы ребята прибыли при всем своем, вплоть до автомобилей, среди которых были несколько уазиков и рафов. Отряд Млынника и Парфенова включили в состав областного ОМОНа. Рижанам надлежало теперь ловить сибирских бандитов, наркодельцов, спекулянтов золотом. Работу свою бойцы знали от и до, поэтому кривая пресеченных правонарушений в тюменском УВД поползла вверх.
Но у прошлого оказались длинные руки. Антиомоновская вакханалия в тюменской прессе, начавшаяся со дня их прибытия на сибирскую землю, уже спустя несколько месяцев перешла всякие границы. С газетных полос грязь и клевета лились на рижан полноводными реками. А вскоре в воздухе запахло предательством.
В Российской Федерации, еще 24 августа объявившей о своей независимости, шла незримая для большинства сограждан «охота на ведьм». Несмотря на то, что высокопоставленные зачинщики-путчисты находились за решеткой, новые российские власти продолжали выявлять их пособников по всей стране. Вопрос «где вы были в ночь с 19 на 21» многие воспринимали как шутку, но, как известно, в каждой шутке… И снова, уже на своей земле, сотрудники рижского ОМОНа стали заложниками политических игрищ. Правительство Латвии вопреки своему обещанию мирно отпустить изгнанников обратилось к президенту Ельцину с просьбой о выдаче «преступников из так называемого рижского ОМОНа». Отмашку из Москвы дали: от одиозных, скомпрометировавших себя связью с государственными изменниками, милиционеров здесь тоже хотели поскорее избавиться. О том, что офицеры просто выполняли свой долг и честно стояли на страже действовавших законов, а не вертелись, словно флюгеры на политических ветрах, за кремлевскими стенами не задумался тогда никто.
С ведома российских властей в Тюмень из Риги секретно прибыла латышская «группа захвата». Ордер на арест и депортацию в Латвию рижских омоновцев санкционировали российский генеральный прокурор Валентин Степанков и министр внутренних дел России генерал Андрей Дунаев. Накануне «отлова рижан» их тайно предупредили об этом милицейские доброжелатели из Москвы. И преданные Кремлем переселенцы успели уйти в подполье, а вскоре разъехаться кто куда. Майор Млынник обрел анонимное убежище в Ленинградской области. Многие перекочевали в Приднестровье, другие отправились воевать в Абхазию, Закавказье и даже на Балканы к сербам. Не пытался скрыться лишь Сергей Парфенов. Он наивно полагал, что ему, не совершившему ничего противоправного, бояться нечего, тем более на своей земле. Но гражданина России выдали представителям иностранного государства без суда и следствия, вопреки всем действующим законам. Он был арестован рижскими следователями во время служебной командировки в Сургут: наручники офицеру надели прямо в кабинете начальника местного УВД.
Осенью 1992 года в Риге начался суд над Парфеновым. В обвинительном акте говорилось, что на заместителя командира отряда возлагается личная ответственность за январское и августовское кровопролития в Риге в 1991 году. Но спустя двенадцать месяцев тюремных допросов и очных ставок предварительное следствие смогло инкриминировать Парфенову лишь «превышение служебных полномочий». Причем те, кто наспех «шил» это насквозь политическое дело, обосновали обвинение смехотворным фактом: в октябре 1990 года омоновцы по заданию городских властей ловили рыночных спекулянтов водкой, поймали пятерых, разбили их бутылки, а самих барыг поколотили и заставили искупаться в Рижском заливе. Еще потешней выглядели опросы потерпевших. Многие из них отказывались являться добровольно, и в суд их приходилось доставлять под стражей. При этом «жертвы милицейского произвола» напрочь отказывались узнавать в лице заместителя командира отряда своего обидчика, чем вызывали раздражение у судей. Сидевший в клетке Сергей Парфенов олицетворял для многих латышей долгожданное возмездие за репрессии сталинской эпохи, массовые депортации, поглощение их страны советской империей. А русскоязычные жители республики воспринимали рижское судилище над гражданином России как плевок в душу и без того гонимых отсюда сотен тысяч русских, лишенных паспортов, гражданства, избирательных прав.
15 марта 1993 года латвийский суд приговорил Парфенова к 4 годам тюремного заключения. Спустя месяц Генеральная прокуратура России, разработав с латышами юридическую процедуру обмена заключенных, вынесла на обсуждение и ратификацию Верховным Советом новый «Договор между Российской Федерацией и Латвийской республикой о передаче осужденных для отбывания наказания». Среди первых семи российских граждан, выпущенных из латвийских тюрем, был и бывший замкомандира рижского ОМОНа. Утром 6 августа на перроне Рижского вокзала в Москве большая толпа шумно встречала пассажира поезда, прибывшего из Великих Лук. Его обнимали, целовали, дарили цветы, фотографировались с ним на фоне приветственных транспарантов, один из которых сурово гласил: «Позор предателям, выдавшим советского офицера иностранной охранке!».

Куда привел литовский след
С освобождением капитана Парфенова точка в деле рижских омоновцев поставлена не была. Аресты бойцов ставшего к тому времени уже самым известным спецподразделения советской милиции продолжались. При этом многие из «опасных государственных преступников» даже не пытались скрыться от карающей десницы латвийского правосудия, продолжая жить в Риге. Они просто не понимали, в чем состоит их вина перед Латвией и латышами.
Судебный процесс, тянувшийся без малого девять лет, завершился лишь поздней осенью 1999 года. Расследованием «преступных» деяний рижского ОМОНа занимались, сменяя друг друга, пять следственных бригад из Латвии и России. Из 132 участников событий следствие отобрало для привлечения к суду 63 человека. Из них на территории Латвии удалось обнаружить 15 рядовых бойцов, а в итоге на скамье подсудимых оказались только десять человек. Их латвийский суд признал виновными в «заранее спланированной попытке свержения государственной власти в соответствии с полученным напрямую из Москвы приказом». В ходе процесса рассматривалась даже возможность привлечения омоновцев к ответственности по статье о бандитизме (!). Однако здравый смысл у обвинителей все же возобладал: ни один судья не признал бы, что организованное государственное формирование, коим являлся отряд милиции особого назначения, можно назвать бандой.
Самый большой срок – четыре года условного заключения тогда получили Игорь Никифоров и Айвар Чивкулис. Пятерым другим дали от полутора до трех лет, а еще трое – Семен Ковальков, Игорь Дежин и Глеб Белов – вообще были освобождены от наказания. Большинство из осужденных даже не стали опротестовывать приговор с неприкрытой политической подоплекой: настолько велика была их усталость от затянувшегося на годы позорного процесса. Но и в последнем слове ни один из осужденных не признал вины, которой за собой не чувствовал.
Параллельно с процессом в латвийской столице судебные разбирательства в отношении бывших сотрудников ОМОНа проходили и в соседней Литве. Суть дела заключалась в следующем: в ночь на 31 июля 1991 года на незаконно установленном пограничном пункте Мядининкай на литовско-белорусской границе неизвестными были расстреляны четверо таможенников, двое сотрудников дорожной полиции и двое бойцов единственного на тот момент литовского спецподразделения «Арас». Выжил лишь 28-летний таможенник Томас Шярнас. Он перенес несколько сложнейших операций, но повреждения мозга оказались настолько сильными, что Шярнас не только остался инвалидом, но и не смог дать внятных показаний. Средства массовой информации сразу же растиражировали жуткую фотографию: в маленьком помещении свалены друг на друга тела семерых парней, а земля под вагончиком пропиталась кровью, стекавшей сквозь дощатый пол.
Первые улики об участии в этих событиях сотрудников рижского ОМОНа ведшим расследование полицейским и представителям КАДа (Департамента охраны края – министерства обороны, аббревиатура образована от литовского Krasto apsaugos departamentas) предоставил сотрудник литовской газеты «Республика» Аудрюс Лингис. Журналист рассказал, что его газета выдала 35 тысяч рублей платному осведомителю по имени Леонид за детальную информацию о происшедшем в ту злополучную ночь. Тот уверял, что расстрелом литовцев якобы командовал прибывший из Москвы офицер спецназа КГБ «Альфа» майор Владимир Бакаев. Его сборная команда, по словам осведомителя, состояла из бойцов вильнюсского и рижского ОМОНов, командированных лично Парфеновым. Штурмовики Бакаева вроде бы хотели сперва лишь разоружить литовцев на заставе, но те открыли огонь. А когда все-таки сложили оружие и стояли, подняв руки, перед омоновцами, то внезапно один из литовцев выхватил припрятанный пистолет. И тогда будто бы омоновцы, уложив пленников на пол вагончика, убили каждого выстрелом в голову.
Следствие ухватилось за эту более чем сомнительную, но весьма удобную для боровшейся за независимость маленькой Литвы версию. При этом во внимание не принимались железобетонные факты, разбивавшие ее в пух и прах. Так, спустя некоторое время по каналам российского телевидения были показаны документальные кадры, снятые той ночью военным телерепортером Александром Невзоровым. На них все было отчетливо видно: взаимная перестрелка, литовцы первыми открыли стрельбу на поражение. И никаких расстрелов, никаких контрольных выстрелов в головы. А с вильнюсским ОМОНом вообще получалась нестыковка. Именно в ночь с 30 на 31 июля отряд в полном составе был поднят по тревоге в связи со взрывом напротив здания штаба дивизии внутренних войск МВД СССР, расквартированной в столице Литвы. Всю ночь омоновцы несли службу на прилегающих к месту происшествия улицах, охраняя советские военные объекты, и просто физически никто из бойцов не мог оказаться в Мядининкае. Но на невзоровский фильм сразу же навесили ярлык «инсценировка», а командира вильнюсского ОМОНа Болеслава Макутыновича обвинили в том, что взрыв на улице Сапегос – дело рук его подчиненных. Алиби, мол, себе обеспечивали, ведь взрывать гранаты и обстреливать советские военные объекты – это не по-литовски.
А тут еще и к принявшему духовный сан Томасу Шярнасу неожиданно стала «возвращаться» память. Новоявленный пастор смог даже «опознать» одного из нападавших – бывшего сотрудника рижского ОМОНа Игоря Горбана, задержанного сотрудниками правоохранительных органов Литвы на границе с Калининградской областью и препровожденного в вильнюсскую тюрьму «Лукишки». Правда, в одном из газетных интервью Шярнас сам недоумевал, почему это его несостоявшийся «убийца» остался на территории Литвы: «Странно, я бы на его месте на следующий же день бежал куда-нибудь на Дальний Восток. А он, видно, без Прибалтики жить не мог». Скорее омоновец просто не подозревал о нависшем над ним дамокловом мече лжесвидетельства. Кроме того, у любого здравомыслящего человека, пожалуй, возникает вопрос: неужели, действительно проведи милицейский спецназ силовую акцию против незаконной таможни, они, профессионалы своего дела, оставили бы в живых потенциального свидетеля? Стреляя в голову лежащему на полу безоружному человеку, не промахнется даже школьник, что уж говорить о первоклассных бойцах. Может, просто кому-то было очень нужно, чтобы будущий священник выжил?
Итогом бури в стакане воды стало заявление генерального прокурора Литвы Казиса Пядничяса о том, что он имеет все основания предъявить обвинения в преднамеренном убийстве семерых человек Чеславу Млыннику, Виктору Разводову и Болеславу Макутыновичу. Литва официально обратилась к властям России и Латвии с просьбой предоставить данные на некоторых офицеров обоих ОМОНов и дополнительно допросить находившихся в России Макутыновича и Разводова. Чеслав Млынник к этому времени уже отсидел 4 года в Латвии по другому делу и перебрался сначала в Россию, а затем в Приднестровье. Из Москвы литовские следователи уехали ни с чем: в нашем государстве, к счастью, наступало время просветления.

Где вы, братья, черные береты?
Что стало с бойцами многострадального рижского ОМОНа сегодня, спустя больше 20 лет после событий, круто изменивших всю их последующую жизнь? По непроверенной информации, командир отряда Чеслав Млынник живет сейчас в Москве, у него подрастают дочка и сын. А до этого были безденежье и бесквартирье в Питере, где бывший майор советской милиции просто старался выжить и прокормить семью, периодически ввязываясь в грязные истории. Были воюющие Приднестровье и Абхазия, дорогами которых вместе с бывшим командиром прошли десятки омоновцев-«рижан», и смертный приговор, несколько лет назад вынесенный Млыннику членами «Перконкрустса» – фашистской организации Латвии.
Сергей Парфенов, вернувшийся после латышского заключения в Тюмень, еще какое-то время работал в органах внутренних дел. Затем уволился, подался в охранный бизнес. Потом занимал должность директора филиала государственного предприятия «РОСТЭК – Урал». Значатся в послужном списке замкомандира рижского ОМОНа и несколько лет депутатства в тюменской городской Думе.
А некоторые до сих пор служат в тюменском отряде милиции особого назначения. Как-то во время очередной командировки на Северный Кавказ мои журналистские дороги пересеклись с этими ребятами. Многие из них имели боевые награды за первую чеченскую кампанию, несколько человек сложили головы, выполняя свой долг. И еще: они по старой привычке так и называли себя рижско-тюменским ОМОНом. Говорили, что уже само по себе это обязывает их быть лучшими. Ведь именно таким сохранился в нашей памяти легендарный рижский ОМОН – преданный Родиной, но не предавший ее.

Роман ШКУРЛАТОВ

ЧЁРНЫЕ БЕРЕТЫ
Раскидало вас по белу свету
Мелкими осколками гранаты.
Где ж вы, братья чёрные береты,
Преданные Родиной когда-то?

Раскидало вас по белу свету
Мелкими осколками гранаты.
Где ж вы, братья чёрные береты,
Преданные Родиной когда-то?